К 200-летию Михаила Юрьевича Лермонтова в Царском Селе, где он служил корнетом лейб-гвардии Гусарского полка, в краеведческом отделе библиотеки имени Д.Н. Мамина-Сибиряка открылась выставка, названная его строкой: "Над ним луч солнца золотой…". Консультанты – музейщики Элеонора Лебедева и Елена Монахова. Элеонора Лебедева подготовила это сообщение.
Речь идет об императоре Николае Первом и его августейшей супруге Александре Федоровне, о том, как по-разному смотрели они на своего гениального современника. Государыня была ученицей Жуковского и сетовала, что выучилась плохо русскому языку, так как ее учитель говорил с ней только о стихах. Уроки литературы оказались более успешными: принцесса Шарлотта, любившая свою сентиментально-романтическую немецкую поэзию, приобщилась и к русской, расцветавшей на ее глазах под пером Пушкина! Она и сама была адресатом и героиней лирических стихотворений Жуковского, и не только его. Пушкин записал у себя в дневнике: "Я ужасно люблю Царицу, несмотря на то, что ей 35 лет, и даже 36". В "Евгении Онегине" он оставил ее поэтический портрет в описании придворного бала:
"…в умолкший тесный круг,
Подобна лилии крылатой,
Колеблясь, входит Лалла Рук,
И над поникшею толпою
Сияет царственной главою,
И тихо вьется, и скользит,
Звезда – харита меж харит…"
"Двор Лалла Рук" – так часто в Европе называли русский Двор. Это было литературное имя Александры Федоровны, после того как в "живых картинах" на празднике в Большом Берлинском дворце в 1821 г. она изображала индийскую принцессу из поэмы Томаса Мура (а великий князь Николай Павлович – жениха Лаллы Рук, принца Алириса, который является своей невесте под видом поэта Фераморза). Много лет потом трубадуры Европы вслед за Жуковским, тайно влюбленным в великую княгиню, писали об этом празднике стихи.
В исследовательской литературе один из списков поэмы "Демон" называют "Придворным". Оказывается, в феврале 1839 г. при Дворе императрицы В.А. Перовский (мы знаем его как собеседника Пушкина в Оренбурге) читал поэму "Демон", и об этом чтении есть запись в ее дневнике. Поэма ходила в списках по рукам, Лермонтов отдал ее переписать каллиграфически и препроводил государыне по ее просьбе через своего родственника генерал-адъютанта А.И. Философова. Гусара Лермонтова царица знала лично как родню мужа своей любимой фрейлины княжны М.В.Трубецкой – А.Г. Столыпина. Михаил Юрьевич присутствовал на их венчании в Аничковом дворце 22 января 1839 г.
Радовало ли поэта приближение ко Двору? Нет. Это, конечно, льстило его самолюбию, но он был чужой среди своих, ведь и на свадьбе дяди он оказался в толпе тех, о ком два года назад сказал в стихотворении "Смерть поэта": "Вы, жалкою толпой стоящие у трона…" Поэта явно хотели приручить, так же как раньше Пушкина. А недоброжелатели выставляли его прихвостнем Столыпиных в великосветских гостиных. Не зря он пишет в это время другу о желании бежать на Кавказ.
Известно, что Николай Первый и Бенкендорф преследовали поэта. Для нашей темы важна история с "Маскарадом". Автор мечтал увидеть свою драму на сцене, но так и не увидел. В отрицательном отзыве цензора видна рука шефа жандармов: "Непристойные нападки на костюмированные балы в доме Энгельгардта – дерзость против дам высшей знати". В тридцатые годы на публичных маскарадах нередко появлялась сама императрица в сопровождении той или иной из ее подруг (иногда тайком от супруга). Публика не знала с достоверностью, тут ли императрица, а начальник петербургской полиции дрожал от страха, как бы с ней чего не случилось.
В какой-то момент по Петербургу разнесся слух о дерзкой выходке Лермонтова на маскараде по отношению к высокопоставленной маске и о том, что с этим связано стихотворение "1-е января" с его убийственным окончанием: "И дерзко бросить им в глаза железный стих, облитый горечью и злостью". Это, конечно, легенда, созданная не без помощи Третьего отделения и смертельно опасная для Михаила Юрьевича. Во всяком случае, не к государыне обращал он эти слова.
Вопрос об Александре Федоровне как героине русской лирики очень мало изучен. Но характерно, что маститый пушкинист Б.Л. Модзалевский считал, что императрице посвящено пушкинское стихотворение "Красавица" ("Ей нет соперниц, нет подруг. Красавиц наших бледный круг В ее сиянье исчезает".) Осмелюсь предположить, что с ней связан и лермонтовский шедевр: "Из-под таинственной, холодной полумаски /Звучал мне голос твой, отрадный, как мечта".
Не будем представлять себе Лермонтова преемником декабристов, борцом с социальной несправедливостью и самодержавной властью – автор "Демона", "Думы", "Песни про купца Калашникова" далек от этих идей. Но в той же "Песне" находим грозного царя Средневековья с чертами, подсмотренными поэтом у самодержца, которого он видел перед собой: "Вот нахмурил царь брови черные /И навел на него очи зоркие,/ Словно ястреб взглянул с высоты небес на младого голубя сизокрылого". Да, многим запомнился если не ястребиный, то орлиный "магнетизирующий" взор Николая Павловича. Этот взор высмотрел в толпе из 600 человек опального поручика, явившегося на бал к Воронцовым-Дашковым сразу по приезде в Петербург в 1841 г., когда бабушка Елизавета Алексеевна вымолила для него отпуск. Им были недовольны… Лично император вычеркивал имя отважного воина из наградных списков, даже когда его представляли к золотому оружию!
Известно, что два раза Лермонтова ссылали на Кавказ в действующую армию под пули горцев: за стихотворение на смерть Пушкина в 1837 г. и за дуэль с сыном французского посланника в 1840-м, когда Лермонтов собственно выстрелил в воздух, и наказание было явно для всех несоразмерным проступку.
За поэта вступались В.А. Жуковский, А.И. Философов. Заступалась ли императрица? В 1840 г. государыня, желая смягчить участь любимого поэта (и свято веря в силу художественного слова), просила августейшего супруга прочесть "Героя нашего времени", только что напечатанного и уже раскупленного читателями. Эффект получился прямо противоположный. Император обрушился на супругу с грозной рецензией на "модный" роман, а также на неправильный эстетический вкус самой императрицы.
Когда-то царь в письме к Бенкендорфу предлагал Пушкину писать в духе "Полтавы" и забросить "Евгения Онегина". Теперь преемнику Пушкина (в личном письме к царице) предлагалось сосредоточиться на образе Максима Максимыча: "Несомненно, Кавказский край насчитывает таких немало. Счастливый путь, господин Лермонтов! Пусть он прочистит себе голову в среде, где сумеет завершить характер своего капитана". (За три года до этого Николай Павлович уже приказывал медику гвардейского корпуса посетить автора "Смерти поэта" и удостовериться, не помешан ли он.)
Как ни странно, кроткая царица, во всем, казалось бы, послушная обожаемому супругу, упорствовала в своем пристрастии к творчеству Лермонтова. Просила придворного композитора Феофилакта Толстого – внука Михаила Илларионовича Кутузова положить на музыку стихотворение "Молитва", читала публикуемые в "Отечественных записках" поэмы Лермонтова, строки его цитировала в своем дневнике "в минуту жизни трудную", дарила отъезжающей в Германию Марии Павловне Веймарской – сестре Николая Павловича, покровительнице и другу И.В. Гете – два тома Лермонтова.
Но самое удивительное, что сразу по окончании годичного траура по усопшему императору в Белом зале Зимнего дворца состоялось представление "живых картин" на сюжет "Демона". Причем декорации и эскизы костюмов исполнил знаменитый художник князь Гагарин, друг безвременно погибшего поэта. Тогда "за отлично-усердную службу" князю был "всемилостивейше пожалован орден св. Владимира III степени с мечами над орденом". Императрица, правда, не присутствовала на представлении. Но, конечно, дала свое соизволение. А в том же 1856 г. в Карлсруэ сопровождавший ее величество в поездке А.И. Философов издал полный текст "Демона" по указанному выше "Придворному списку". Так что не без тайного покровительства Лаллы Рук и в обход отечественной цензуры состоялось это величайшее событие в истории русской поэзии.
Элеонора ЛЕБЕДЕВА
