Татьяна Александровна ЛУКИНА,
депутат Пушкинского районного Совета
ХХI созыва
(1990–1993 гг.).
В 90-е годы о наркомании среди молодежи всерьез еще не говорили, эта тема звучала, в основном, на уровне слухов и предположений. И вот тогда мы с председателем КОСа № 4 Валентиной Давыдовной Шнайдман, человеком активным и неравнодушным, решили провести анонимный опрос старших школьников нашего города на предмет употребления ими наркотиков и алкоголя. Мы заказали профессиональным социологам Петербурга разработку анкеты-теста. Впервые в Пушкине и одними из первых в Петербурге мы попытались выявить масштабы наркомании. Результаты были ошеломляющие: большое количество ребят уже имели опыт употребления алкоголя, токсических препаратов, наркотиков. Это был и родительский недосмотр, и незанятость детей, и тяжелое финансовое положение в семьях, которые не сумели вписаться в переменчивое время. Было ясно, что в детском мире назревает катастрофа. И поэтому, когда мне, после окончания депутатского срока, предложили помочь создать детский приют и возглавить его, я не смогла отказаться. Эту работу я воспринимала, как продолжение своей депутатской деятельности – помочь тем, кому плохо.
Вообще, история создания приюта в нашем городе началась более полутора веков назад, с 31 июля 1842 г., когда петербургский купец 1-й гильдии Мориц Гарфункель подал письмо на имя председателя Комитета главного попечительства детских приютов графа Григория Александровича Строганова. В нем он изъявил желание открыть в Царском Селе на свои средства детский приют. Эта благотворительная деятельность была высоко оценена Николаем I: купец Мориц Гарфункель получил право на потомственное почетное гражданство.
В советское время приют прекратил свое существование, а через десятилетия, 26 декабря 1994 г. открылся приют «Аист».
Больше всего этому событию были рады инспекторы РУВД, занимавшиеся несовершеннолетними: с «трудными» детьми они вынуждены были ограничиваться беседами, а после отправлять их обратно в семью, где ребят никто не ждал. По социальному статусу эти дети были сиротами при живых родителях, а по образу жизни – пушкинской шпаной. Драки, ругань, воровство – это был их опыт выживания. Чесотка, педикулез, токсикомания – их жизненный багаж.
В первый же день моего назначения директором инспекторы привели троих мальчиков лет 13–14 – оборванных, испуганных, недоверчивых. В штате была только я, но сказать им – «приходите завтра» – язык не повернулся. Начала обзванивать друзей, просила подежурить (безвозмездно), пока подбираю штат. Первыми пришли на помощь Владислав Лавров, с которым мы были дружны будучи депутатами, и Галина Петровна Миронова, давняя знакомая, после своей основной работы она прибегала в «Аист» на ночные дежурства. Впоследствии В.В. Лавров, будучи работником УСЗН, остался верным другом «аистят», а Г. П. Миронова перешла к нам на постоянную работу и стала любимейшей воспитательницей ребят.
В первую очередь надо было одеть детей: на дворе зима, а они в драных одежках, кто – в сандалиях, кто – в тапочках. Бросили клич по знакомым – и люди понесли вещи. Частенько приодетые дети отпрашивались домой похвастаться родителям обновками, но возвращались в дранье – мамки отбирали одежку, чтобы обменять ее на алкоголь.
Ребячья почта, как цыганская, быстро разнесла по городу весть, что «Аист» – это «круто», и дети стали сами приходить к нам и приводить своих товарищей по несчастью. Тем временем подобрался коллектив работников – фантастический! Главными требованиями при приеме на работу были доброта, сочувствие, честность. Воспитатели должны были быть «трижды мамами» – ведь этим детям нужно было возместить годы жизни до «Аиста», годы, угробленные их родителями. Все умения сотрудников были востребованы: печь пирожки, шить-вязать-вышивать, петь, танцевать, писать стихи, рисовать и т. д. Конечно же, ничего этого дома дети не видели. Вот лишь некоторые типичные истории их жизни до «Аиста».
Саша, 14 лет. На его глазах из-за непотушенной сигареты сгорели дом, пьяные отец и мать, собака со щенками. Мальчик успел выпрыгнуть со второго этажа. Поступил к нам в состоянии тяжелого стресса.
Руслан, 12 лет. Его брат Олег, 11 лет. В семье четверо детей. Мать не работает, пьет, в квартире притон, отец повесился. Руслан в школе не учился, не умел читать, Олег бродяжничал.
Юра, 13 лет. В семье пятеро детей. Мать – инвалид, пьет. Отец в тюрьме, сестры бродяжничают. Мальчик употреблял токсические вещества, воровал.
Таких историй на моей памяти – более трехсот. Мы все работали с комком в горле, скрывая слезы. Как-то к нам зашел помочь бодрый подполковник. Стал расспрашивать, что за дети, чем занимаются? Услышав несколько историй, изменился в лице и только повторял: «Как вам хватает сил здесь работать?!»
Очень тепло относился к нам и глава администрации Ю.П. Никифоров. Ребята его знали, готовили к его приходу просьбы: нужны лыжи, теннисный стол, гитары... Просьбы выполнялись, за что Юрий Парфенович получил от ребят доброе прозвище – Хоттабыч.
Хорошие отношения у нас сложились и с директорами школ. Они, зная трудные жизненные ситуации учеников, частенько присылали их к нам. Конечно, мы были «палочкой-выручалочкой».
Довольно скоро статус «Аиста» как приюта изменился, мы стали социально-реабилитационным центром. Мало было просто отмыть, одеть, накормить ребят, для большинства детей была необходима более длительная и глубокая реабилитация. И тут уже без науки было не обойтись. Мы начали участвовать в общегородских семинарах профильных учреждений, выступали с лекциями. Впервые в России международная премия была присуждена молодому ученому, начинающему врачу-психотерапевту НИИ им. Бехтерева (по совместительству – нашему сотруднику) Татьяне Артуровне Караваевой за разработку темы арт-терапии для детей.
Метод театро-терапии позволяет ребенку раскрыться и проиграть свои проблемы в игровой ситуации. Причем, мы вместе с детьми придумывали сценарии, писали для каждого конкретного ребенка роли, которые помогли бы решить его внутренние проблемы. Важно, что в игру включался весь персонал, и никто не мог отказаться от ролей, как бы они ни были смешны или нелепы. (Так, главный бухгалтер З. А. Веселова была мамой-пингвинихой, психотерапевт – старухой Шапокляк, меня дети выбрали вождем дикарей и с восторгом наносили мне боевой раскрас, втыкали в волосы перья и рядили в меховые шкуры).
Еще была сказко-терапия. Детям мы дарили мягкие игрушки, и они сочиняли сказки-истории, которые приключились со зверюшками до того, как те попали к детям в «Аист». Обычно, в начале сказки все было плохо: зверьки теряли мам, голодали, терялись в лесу, но потом попадали в «Аист», и все в их жизни налаживалось. И только 9-летняя Милена, белокурая девчушка-ангелочек, свои сказки заканчивала словами: «а потом их всех изнасиловали»...
Поскольку проживание в Центре было временным, мы определяли и дальнейшую жизнь ребенка.
Мальчика Рауля мама привела к нам сама. Жизнь ее не задалась с самого начала. Вышла замуж за кубинского летчика, но не захотела жить на Кубе, вернулась, вторично вышла замуж за пьющего, родила дочь. Отчим невзлюбил мальчика (лишний рот!), выгонял его из дома, избивал. «На меня в доме не хватало еды», – виновато рассказывал он. Из всех мягких игрушек Рауль выбрал самую невзрачную – серую мышку. И тихо попросил: «Подарите мне, пожалуйста, еще одну мышку – и тогда у меня будет семья». Желание иметь семью было столь велико, что он сочинял сказки, рисовал картинки только на эту тему. И тогда мы взялись за поиски его отца. Воспитатель Т.С. Погореловская, знающая испанский язык, написала письмо, которое она отвезла к консулу, попросив сделать запрос в Минобороны и МИД Кубы.
Колесо завертелось. И довольно скоро пришел ответ от отца – оказывается, он давно разыскивает сына через Красный Крест. «Мой мальчик! Я очень хочу, чтобы ты жил со мной. У тебя будут здесь отец, две сестренки и новая мама. Я так долго тебя искал, я так сильно тебя люблю!»
Рауль не смеялся и не плакал от радости, лишь тихонько пожимал худенькими плечиками. И только когда мы с ним вошли в купе поезда, идущего в Москву (откуда он должен был лететь в Гавану), и он понял, что это – начало пути к семье, где он будет любимым, Раульчик сел, обхватил свою курчавую голову ручонками и выдохнул: «Ух, как я счастлив!». Да, он счастлив – кубинцы детей из дома не выгоняют. Вот только совсем забыл он русский язык...
Однажды в дверь позвонил старенький дедушка. Он держал за руку мальчика 12 лет – худенького, замерзшего, в рваной курточке. «Возьмите мальца, кормить его нечем, да и жить мне осталось – всего ничего. Пропадет!»– просил он. История проста: пьяная мать замерзла на помойке, отец – прочерк. Испуганный, взъерошенный, как воробышек, Саша с тоской смотрел вслед уходящему дедушке, а ночью, в тишине спальни, рыдал в подушку: «Я никому не нужен, я НИ-КО-МУ не нужен!». И мы должны были доказать – он нужен нам, мы его любим, и мы – его семья.
Каждую пятницу в «Аисте» проходил «разбор полетов». Все собирались в гостиной и вместе вспоминали события недели. Рядом со мной в кресле сидел пес Босс – всеми уважаемая мягкая игрушка. Он (моим голосом) оценивал поступки ребят, начиная с учебы: кому-то аплодирует, радостно трясет ушами, а бывает – отворачивается и «рыдает» мне в «жилетку», если тошно смотреть на чьи-то оценки. Все дети в результате «разбора» получали сладости, а самым прилежным ученикам Босс разрешал пожать его царственную лапу (удивительно было смотреть, как, к примеру, 17-летний юноша с улыбкой идет через всю комнату, чтобы пожать лапу игрушечной собаке – не наигрался в детстве).
Учителя спрашивали у нас, что это такое – «разбор полетов», из-за которого к пятнице «аистята» стараются исправить свои оценки? Феномен его популярности позже объясняли наши повзрослевшие воспитанники: «Мы знали, что все будут замечены, что к нам небезразличны, что мы нужны».
А еще был ансамбль казачьей песни, где все дети под руководством замечательного педагога Н.Ф. Провоторова залихватски пели, свистели, орали, направляя всю свою бурную энергию в мирное русло. И допелись до участия в детском фестивале на сцене Октябрьского концертного зала...
...И играли на гитарах. С руководителем Ю.В. Барановым сочиняли песни, посвящая их «Аисту» и, конечно, мамам...
...И газета «Фингал», в которой ребята честно признавались в своих «подвигах» и сами над собой смеялись...
...И был свой гимн, своя фирменная эмблема с изображением аиста и словами, придуманными самими ребятами: «Самый лучший приют «Аист». Я люблю его!».
Конечно, не все жизненные истории ребят были со счастливым концом. Беда была в том, что к нам поступали, в основном, дети чрезвычайно запущенные – ведь профилактики практически не было. И не каждого агрессивного и «изломанного» ребенка можно было сделать «белым и пушистым». Но мы очень старались, искренне любя свою работу.
Летом уходили в коллективный отпуск, но навещали детей в лагерях. Они ждали нас на пригорке и, увидев автобус, ссыпались вниз с криком: «Наши приехали!». Помню запись воспитателя в журнале передачи дежурств в первый день после отпуска: «Ура! Наконец-то на работу!». «Аист» стал для всех семьей – и для детей, и для сотрудников.
Прошло много лет, в Центре другие дети, обновленный коллектив, но он живет и развивается – значит, основы мы заложили прочные. Несколько раз в году мы собираемся старым коллективом, горе-радость у нас общие, потому что – семья! С каждым годом нас становится больше – и уже со своими маленькими детками приходят бывшие «аистята». Всех вспоминаем, всё вспоминаем, смеемся и плачем, слушая слова благодарности: «Лучшие годы детства– юности – это те, что мы провели в приюте». Приятные слова, и какие же это грустные слова!
Безгранично благодарна всем, с кем создавала «Аист»: Г. П. Мироновой, Г. В. Бычковой, Л. Г. Винокуровой, О. Л. Каковиной, В. И. Гагиной, Н. С. Очировой, Д. А. и Т. С. Погореловским, З. А. Веселовой, В. В. Григорьевой, В. Г. Ковалевой, всем-всем! Всех люблю! 90-е годы были для нас очень «лихими»! Но у нас получилось!
Татьяна ЛУКИНА
Р.S. Как-то поздним вечером возвращалась домой. Ко мне подошел юноша – наш "бывшенький". Когда-то он частенько "взбадривал" нас своим неукротимым нравом. Очень серьезно и твердо он сказал: "Не бойтесь поздно ходить по Пушкину – вас здесь никто не тронет. Я обещаю".
Эти слова я расцениваю как признание...
