Кира Николаевна БЕЛОВА, 1931 года рождения.
Радиоинженер. Награждена медалями "60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.", "В честь полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады", "Ветеран труда", "В память 250-летия Ленинграда", "В память 300-летия Санкт-Петербурга", знаком "Житель блокадного Ленинграда".
До войны наша семья летом жила в Павловске, где у нас была комната в научном городке. Мама работала наблюдателем в метеорологической обсерватории. 22 июня 1941 года мы с бабушкой ехали в больницу к маме. Вышли на Витебском вокзале и увидели толпу людей у громкоговорителя. Несмотря на то что людей было много, стояла необычная, напряженная тишина. Выступал В.М. Молотов. Так началась для нас война.
Когда эвакуировали Павловский дворец, многие сотрудники были направлены на помощь музейщикам. Я работала вместе с мамой. Помогала раскладывать экспонаты в ящики, носила стружку. Днем работали одни женщины. А ночью, говорят, приезжали военные, рыли ямы и закапывали большие скульптуры в землю.
Мы жили в Павловске до конца июля. Часто объявляли воздушные тревоги. Мы прятались в траншеях и наблюдали, как немецкие самолеты шли на Ленинград. Случалось, видели, как их атаковали наши "ястребки". Радовались, когда нашим летчикам удавалось сбить немецкий самолет.
В конце июля через Павловск пошли обозы с беженцами. Мы тоже собрались и уехали в Ленинград. Но бабушка не могла поверить, что немцы войдут в Павловск. Она уехала в последний момент, буквально на последней машине, когда немецкие мотоциклисты появились в городе.
Помню, как первая бомба упала на Крюковом канале, напротив Мариинского театра. Это было в конце августа 1941 года. Тогда мы еще не представляли, какой кошмар нам предстояло пережить. Особенно мы, дети. Нам все было интересно и ново.
Мы жили в большой коммунальной квартире на Канонерской улице в доме 7/9. Квартира была очень дружной, а блокада сплотила нас еще больше. Так, весной 1941 года мы сообща купили две машины дров. Когда начались бомбежки, управхоз посоветовала нам перенести дрова в квартиру. И это было правильно, так как в августе сгорели сараи во дворе дома, и многие жильцы остались на зиму без дров.
Осенью на город сбрасывалось много зажигательных снарядов. Мы, дети, вместе со взрослыми дежурили по ночам на крышах,
тушили их. Правда, взрослые боялись подпускать нас к зажигалкам, и чаще сами с помощью больших щипцов сбрасывали их вниз.
С начала сентября начались занятия в школе. Но чаще всего они проходили в бомбоубежище. Я до войны окончила 3-й класс. В 4-м и 5-м классах училось человек 15, так как многие дети уехали. Однако зима 1941–1942 гг. была очень холодной, да и город немцы бомбили непрерывно. Поэтому наша учеба прекратилась.
У нас в квартире жили две удивительные женщины, благодарность к которым я сохранила на всю жизнь. Это Екатерина Ивановна Филиппова и ее подруга тетя Ксения. Тетя Ксения была человеком, совершенно не приспособленным к жизни. Когда ее мужа призвали в армию, она переехала к тете Кате. Обе они получали деньги за мужей по аттестату и каждый месяц покупали по плитке шоколада. Этот шоколад они отдавали детям нашей квартиры. Я помню, как мы с братом Виктором получали по квадратику шоколада. Какими же бесценными были эти маленькие квадратики! Возможно, именно они и спасли нам жизнь.
Наш папа, Владимир Васильевич Изюмов, был на казарменном положении на фабрике "Рабочий". Он приходил домой один раз в месяц, шел на барахолку и менял что-то из вещей на буханку хлеба. Так, за уникальные золотые ручные часы с 4 крышками производства фирмы "Павел Буре" он приобрел одну селедку и стакан пшена.
Однажды мы нашли в шкафу пакет с манной крупой. В нем было около килограмма крупы. По тем временам это была бесценная находка. До войны у мамы были фетровые ботики и их чистили манной крупой. Крупу вымыли и заваривали, как чай. А перед Новым 1942 годом решили посмотреть елочные игрушки. С прошлого года в эти коробки никто не заглядывал. К нашей великой радости нашли пряники и много конфет. До войны игрушек было мало. В основном елку украшали самодельными игрушками и сладостями.
Отоваривать карточки было моей обязанностью, так как мама сначала работала, а потом, в декабре 1941 года, ходить на работу она уже не могла. Наши соседки по квартире, тетя Женя Афанасьева и тетя Катя Филиппова, тоже еле передвигались. Поэтому в магазины я ходила вместе с соседями по дому, занимала очередь и стояла ночами. Ходили вместе несколько человек, так как бывали случаи, когда отнимали карточки или продукты.
Квартира была большая, натопить ее было сложно, поэтому мы все жили вместе в одной комнате. Топили буржуйку, на ней и готовили. Наша мама всячески старалась занять нас, чтобы отвлечь от мыслей о еде, а есть хотелось постоянно. Мы много читали в эти годы. Так, я прочла "Войну и мир", научилась вязать, штопать.
10 января 1942 года стало незабываемым днем в нашей блокадной жизни. Нас, детей, пригласили на елку в 252-ю школу, которая находилась на улице Союза Печатников. Какой же необыкновенной красавицей она нам показалась! Больше никогда в жизни я не видела такой елки. Это была настоящая елка со свечами и игрушками. Нас накормили прекрасным обедом. Были музыка, танцы, пение и подарки. В подарках были американский шоколад, печенье, мандарины.
Моя родная тетя Лиза со своей дочерью Тамарой жила на 14-й линии Васильевского острова. 31 января 1942 года она умерла, и соседи привели Тамару к нам. Карточка Тамары была прикреплена к детскому садику, куда она до этих пор ходила, и мне пришлось весь февраль, 29 дней, ходить за обедом для Тамары на Васильевский остров. Я шла по проспекту Маклина, улице Писарева, через Неву, прямо на 14-ю линию. Так как этот путь я проделывала каждый день, меня приметили матросы с кораблей, стоявших на Неве у набережной лейтенанта Шмидта. Часто приглашали погреться (морозы были очень сильные), угощали чаем (думаю, это был кипяток) с кусочком сахара или сухаря.
У нас в квартире жила девочка Рая, ей было 3 или 4 годика. Она так сосала свои 2 пальчика на правой руке, и они были такими тоненькими, что мне казалось, будто от них остались только две косточки. В середине декабря Раю и ее сестру эвакуировали с детским садом в Краснодар, и они оказались у немцев.
На Крестовском острове жила наша бабушка. Связи с ней не было никакой, и я весной 1942 года ходила навещать ее. Шла пешком по ул. Садовой, Кировскому проспекту Петроградской стороны. Дойду, переночую – и обратно. Дорога в один конец занимала у меня целый день. Не один раз я попадала под обстрел. Пряталась в подворотне или в доме, где было бомбоубежище. Господь хранил меня.
Весной 1942 года стало немного легче жить. В рационе ленинградцев появились лебеда, крапива. На карточки стали больше давать продуктов, увеличили норму хлеба. Но более страшными стали артиллерийские обстрелы. Фашисты как будто хотели стереть город с лица земли. Папа решил нас эвакуировать с семьей маминой сестры и бабушкой. Так, 24 августа 1942 года мы на баржах по Финскому заливу уехали из Ленинграда. До Башкирии добирались 3 месяца. Ехали в теплушках, по дороге нас кормили. После голодной ленинградской зимы нам все казалось очень вкусным. Однако многие не доехали – умерли. Особенно много погибло в дороге детей.
В деревне Тугаево Буздякского района мы жили до 1944 года. В мае приехал за нами папа, и мы вернулись в Ленинград.
К маю 1945 года жильцы нашей квартиры снова собрались вместе. В первую, самую тяжелую блокадную зиму 1941–1942 годов семья Афанасьевых потеряла трех человек: Марию Андреевну, Валентину Михайловну и Петра Михайловича. 9 мая 1945 года мы пришли в школу, а нас отпустили домой. Война окончилась. Вечером вся квартира отмечала конец войны. К нам приходили соседи из других квартир, и мы так плясали, что на первом этаже у тети Вали Гейдановой упала старинной работы люстра, но тетя Валя на нас не обиделась.
Кира БЕЛОВА
