Вниманию читателей предлагаются отрывки из дневника выпускника 1941 года ленинградской школы № 181 (в предвоенное время 1-й образцовой) в Соляном переулке. Десять пожелтевших страниц синей тетради, исписанные рукой 17-летнего Алеши Яковлева, доносят до нас общую атмосферу первых военных месяцев, детали быта осажденного города и передают настроение обыкновенного юноши, без пафоса и паники день за днем излагающего текущие события тяжелейшего времени.
Дневник начинается с даты 18 июня 1941 г.– дня "прощального школьного вечера". Алексей описывает торжественную часть в актовом зале, танцы под радиолу, прогулку на пароходе и проводы одноклассницы Нины К. 21 июня класс отправился в поход по местам боев советско-финской войны. В тот день ребята осмотрели место прорыва "линии Маннергейма" в районе озера Муолан-Ярви и, вернувшись на турбазу, проспали до утра.
"22 июня. Встали мы рано утром, умылись, выпили чаю и тронулись в путь по направлению на село Бабошино. Около Бабошина проходило Выборгское шоссе, расстояние до него около 12 км. Мы хотели по пути подцепить машину и подвезти рюкзаки. Вскоре мы увидели пустую военную машину. Шофер согласился довезти рюкзаки до шоссе. Мы посадили на машину Яшу Кельновича с рюкзаками, и он уехал.
Часа через три приходим мы к шоссе, а Яши нет. Мы искали его, искали. Видим поблизости военный лагерь. Тогда М.Д. Макаров решил пойти со мной туда и узнать: куда девалась машина. Мы пришли. Вышел начальник караула.
Он: Ваши документы.
М.Д.: Выслушайте нас.
Он: Ваши документы!!!
М.Д.: У меня их нет.
Тогда тот отскакивает и расстегивает кобуру.
Он: Арестовать и подать машину.
М.Д. рассказал, что документы в рюкзаке, а рюкзаки они и ищут. Один из сержантов тут заявил, что он видел Яшу. Тогда начальник штаба велел нас туда провести и проверить документы. И тут же заявил: "Как вы смеете ходить без документов, не знаете о последних событиях. Сегодня с 4 ч. утра воюем". Таким образом, мы узнали о войне.
3 июля. Работаю везде, где только можно. И траншеи копал, и дрова рубил, и песок ссыпал. 30-го июня меня райком ВЛКСМ направил на работу в милицию.
Видел в театре им. Ленинского Комсомола "Машеньку". Очень понравилась. Жара стоит страшная. Ездил купаться на Кировские о-ва.
8 июля. Работаю в милиции ночью с 24 до 4. Проверяю пропуска на право хождения в это время. В первый же день задержали двоих. Теперь куда интереснее, да и ночью прохладно, а то днем жара страшная.
22 июля. Зашел в школу. Жанна Соломоновна (директор), оказывается, взяла да и сожгла все комсомольские дела. В райком забрали все, что уцелело, и я теперь не знаю: существует наша организация или нет.
29 июля. Близко все-таки подошли фашисты, но ничего, все равно им конец. В этом никто не сомневается.
13 августа. Дела идут своим чередом. 5-го числа ходил в институт, нас познакомили с программой первых 3-х курсов и велели ждать приказа о начале занятий. Вчера встретил Нину К. Долго гулял с ней, она сама не знает: будет учиться или вместе с матерью уедет из города. Может и мы уедем, а мне страшно не хочется. Со скуки стал изучать высшую алгебру. Прочел ряд книг. Близость фронта дает о себе знать. Ночью город погружается в абсолютный мрак. Москву каждый день бомбят, но зато и наши летчики не зевают. Уже совершили 4 налета в район Берлина, а до Берлина по моим расчетам, 1000 км по прямой от Ленинграда.
17 августа. Вчера проводил Нину К. Она уезжает в г. Молотов со всей своей семьей. Все понемногу начинают удирать отсюда.
19 августа. Немцы взяли Кингисепп. В городе заволновались. Спешно заделывают окна в нижних этажах, закладывают их мешками с песком. Но, странное дело, на город ни одного налета.
25 августа. Немцы медленно, но все же приближаются к Ленинграду. Взят Новгород, все жители Красногвардейска эвакуированы, в городе деятельно готовятся к обороне. Создаются дружины, отряды Народного Ополчения, нам выдали оружие: мелкокалиберные винтовки. Теперь нельзя ходить по городу уже с 10 ч. до 5 утра. Следовательно, нам работы прибавилось.
28 августа. Вчера ездил в институт и получил студенческий билет. Атмосфера становится все напряженней и напряженней. Немцы близко.
30 августа. Сегодня 70-й день войны. Как изменился город. Он весь насторожился, окопался, замаскировался, вооружился. Кипит работа, но нигде не царит уныние. Послезавтра я иду в институт, там начинаются занятия. Очевидно, будут постоянно отрывать от учебы, и отправлять на трудовые работы. Но ничего, справимся и с этим препятствием.
Вчера узнал, что Нина К. в Череповце.
12 сентября. С 1-го числа я стал заниматься в Химико-технологическом институте. Очень интересно и преподавательский состав замечательный. Первые дни учения проходили нормально, только все чаще и чаще слышались выстрелы.
8 сентября после того, как я пришел из института, часов в 7 завыла сирена. Я шапку в охапку и – на крышу. Только успел я подняться, как оглушительно загрохотали зенитки. Я высунулся на крышу и увидел несколько немецких самолетов, которые летели по направлению к нашему дому. Когда они подлетели поближе, открыли огонь зенитки на Марсовом поле. Зазвенели стекла, задрожали стены, застрекотали пулеметы с Инженерного училища и Большого дома на пр. Володарского. Но самолеты на большой высоте продолжали лететь. Примерно над нашим домом они повернули и скрылись. На горизонте поднималось большое черное облако. Где-то был пожар.
17 сентября. Налетов на город до сих пор не было. Зато здорово бахают наши корабли на Неве, в особенности "Марат", даже стекла сотрясаются.
Сегодня меня в институте вызывали в учебную часть. Предложили записаться в бригаду по борьбе с ракетниками. Как глупо все это получается. Сиди на крыше жилого дома (будто там своих жильцов нет) и если заметишь ракетника бей его, чем попало, т.к. оружия нам не дают. Поспешил отвязаться: сказал, что продолжаю работать в милиции. Позавчера мы караулили собор Спаса на Крови. Там кто-то был, но что мы могли поделать с малокалиберными винтовками. Милиционеры обещали собор осмотреть.
Приближается пора семинаров, а я почти совсем не готовлюсь. Сегодня мне повезло. Воспользовавшись тревогой, я здорово наелся в столовой, съел суп, оладьи и два омлета. Одно плохо: пришлось все это есть без хлеба, ну ничего – это все пустяки.
25 сентября. Наша Красная Армия наносит немцам сильные удары. Одна весть меня огорчила очень. 22 сентября после героической обороны пал Киев. В этот день немцы 13 раз налетали на Ленинград, но теперь налеты резко сократились. Ну, посмотрим, господин Гитлер, что вы скажете, когда вам оденут петлю на шею.
1 октября. Сегодня ходил в военно-учетный стол регистрироваться. Получил в институте стипендию 140 р., а также новые продовольственные карточки. Изменения в них небольшие: мяса вместо 1200 г дают 800, немного снизили крупу, а сахар и кондитерские изделия вместо 1500 г дают 1700, масла вместо 400 г – 500. Единственно чего маловато – это хлеба – 200 г в день. Ну да ничего. Поживем еще.
Проклятые фашисты бомбят город почти каждую ночь. Вчера и позавчера никаких зарев не было, немцы сбросили бомбы наугад. Просто пугают население, гады, но не на таких напали. Сегодня обстреливают из дальнобойных, но и это не беда. Вот обнаружат наши летчики огневые точки противника, тогда они им покажут.
27 октября. Провалил немецкий язык. Настроение в последние дни очень паршивое, наверное, от постоянного недоедания. Раньше я черный хлеб даже не любил и ел его 100–150 г в день. Теперь моя норма 200 г и хлеб настоящее лакомство. Сахару и кондитерских изделий на 10 дней полагается – 250 г, мяса – 800 г в месяц, крупы – 1 кг в месяц и немного масла. Если бы не наша столовая, то я не знаю, что со мной было бы. Тут я съедаю суп и порцию каши, которая на вид имеет более 25 г весу, иногда ем мясное, да и дома подкармливаюсь кое-как. В общем, голодно, я сильно похудел и ослаб. Говорят, что в след. месяце хлеба прибавят. Это было бы очень кстати. Написал письмо Нине. Не знаю, помнит обо мне или забыла. Легкомыслия у нее достаточно.
Немцы взяли Сталино. Сильные бои за Крым. По стратегич. соображениям оставлен Харьков. Заводы вывезены.
31 октября. Получили новые продовольственные карточки. Нормы остались старые: на первую декаду полагается 100 г шоколада, 150 г меланжа и 200 г соленых помидоров (покамест, ничего нет в продаже из этого).
2 ноября. Вчера был у "немки", и та задала мне задачу: к среде выучить около 200 слов и сделать два упражнения и перевод 16 страниц текста. Ничего себе.
На Ленинградском фронте наши наступают, на севере уже вклинились на территорию Финляндии. Сейчас я хожу по комиссионным магазинам и ищу себе "Фэд". В моем распоряжении 500–600 р. Для подержанной "лейки" вполне достаточно. Вечером стали снова производиться налеты, хотя небо все время пасмурное. Бомбы летят, куда попало и военные объекты не страдают. Я даже не всегда спускаюсь вниз, хотя мать меня всегда будит и гонит вниз.
5 ноября. У нас в столовой уже 4-й день дают на второе только мясное блюдо. Я экономлю мясные талоны и потому хожу совсем голодный. Собираюсь устраиваться на работу, чтобы иметь возможность получать карточки 1-й категории.
14 ноября. Уже давно ходили среди людей слухи, что немцы в 24 годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции будут нас усиленно бомбить. 7-го часов в 7 завыла тревога. Все, предчувствуя бурю, ушли в бомбоубежище. Но налета почти совсем не было. Прихожу я в комнату, и радио уже работает. И вдруг вздрогнул, председатель объявил, что слово для доклада имеет тов. Сталин. Бурная овация, я сам подскочил от восторга. Сталин! Дорогой Сталин! Наконец-то он будет говорить. Что-то он скажет. Голос Сталина звучал твердо, отчетливо, громко. Как назло завыла снова сирена. Я думал, что трансляцию прервут, но нет, Сталин продолжал говорить. Он сказал, что предстоит еще долгая упорная борьба, но мы непременно победим. После доклада долго длились аплодисменты. Собравшиеся несколько нестройно, но очень дружно, пропели "Интернационал" с начала и до конца. Утром след. дня транслировали выступление Попкова. Он заявил, что Ленинград в блокаде, подвоза продуктов нет. Призывал население к экономии продуктов и тоже заявил о грядущей победе.
В институте меня послали с 8-го числа на трудработы. Работа не очень трудная, но туда очень далеко надо ездить и по дороге, в особенности на Международном, часто бывает артиллерийский обстрел. В первые дни я получал 400 г хлеба в день, теперь получаю 300, служащие получают не 200, а 150 г на человека, иждивенцы – в том же количестве. Стали экономить крупу. В столовых за суп теперь вырезают 1 крупяной талон.
26 ноября. Я теперь привык вставать в 6 ч. утра, возвращался с работы часа в 4, разогревал обед и в 8 ч. укладывался спать. Занятия в институте совсем запущены. Только сейчас, когда я имею бюллетень, я начинаю подгонять. В институте сейчас страшно неуютно, холодно, темно. Все ходят в галошах, в шапках, с поднятыми воротниками. Оживление царит только около столовой. Хлебная норма теперь 125 г и возможно, что и она будет снижена. Блокада еще не прорвана – подвозу нет. Вместо урезанного хлеба дали в декаду по 100 г шоколада, а рабочим – 285 г жиров, но везде колоссальные очереди и все это очень трудно получить. На улице тоже совершенно темно, холод, ветер. Сегодня я пек лепешки из кофейной гущи. Закаляйся, Алексей, приучайся к подобной еде, может быть и хуже. На днях встретил знакомую девушку:
– Ну, как, спрашивает, за девушками ухаживаешь?
– Ну, их к черту – отвечаю я.
Позавчера собрался было пойти вечером на оперетту "Три мушкетера", да за полчаса закатили тревогу.
4 декабря. Положение на Ленинградском фронте медленно, но верно склоняется в нашу сторону. Завтра уже эвакуируются несколько тысяч ремесленников. Говорят, что также и ряд студентов, но я, покамест, ничего не слышал. В эти дни я усиленно помогаю маме по хозяйству. Научился варить суп, кашу, студень, жарить мясо и многое другое. Работаю с увлечением и недоумеваю: как я раньше терпеть не мог этой работы. Мама хочет, чтобы я сразу же отсюда уехал, как только представится возможность, но мне не хочется бросать ее здесь с больным отцом.
14 декабря. Наши войска добились крупных успехов (наконец-то!). Немцы понесли колоссальные потери и людьми и снаряжением. Под Москвой у них убитых только 25 000 чел. И это еще цветочки. Но общемеждународная обстановка усложнилась. Дома у нас стало еще неуютнее. Несколько дней не горел свет, трамваи перестали ходить, я в институте почти не бываю.
12 января. Сегодня большим напряжением воли заставил себя писать. Страшно тоскливо сидеть в комнате при сильном холоде, без воды, без электричества, а сейчас и радио что-то молчит. Все время стоят страшные холода. Выйдешь на улицу и еще неприятнее. 90% магазинов закрыто, кинотеатры и театры не работают, 4 января перестали выдавать все продукты, кроме хлеба, разверстку дали только на мясо, а на другое – только детям. В институте началась зимняя экзаменационная сессия. Я к ней совсем не готов. На улицах нередко можно встретить трупы замерзших людей. На них мало кто обращает внимание. Очень трудное и тяжелое сейчас время. Вот сижу дома и мечтаю, чтобы оно поскорее прошло. Новый год мы встретили в постели и слушали радио. Для детей были проведены елки, но какие – лучше не говорить…"
На этом предложении дневник обрывается. Алеша выжил, в августе 1942 г. был призван в ряды Красной армии, воевал, после войны окончил Воздушно-инженерную академию, женился на Нине К. – Нине Ивановне Камочкиной, в 1953 г. у них родился сын Андрей, мой одноклассник по той же 181-й школе. Андрей и передал мне дневник своего отца. Алексей Борисович Яковлев прожил долгую жизнь и умер в 2009 г. К своим воспоминаниям он возвращался не раз, а писал только о войне.
Надежда ЗАЙЦЕВА
г. Пушкин
